Глава 2

После условного празднования в «Лесном демоне» мы всё — таки едем в новый Азаматов дворец, который у меня теперь язык не поворачивается обозначить как «домой». Азамат хочет поработать до вечера, раз уж он в столице, а потом можно будет снова смыться, заодно послать пилота за матушкой, пускай приедет посмотреть на мой дом и своего внука.

Стоит мне с комфортом расположиться на кровати, как в дверь моей местной спальни безапелляционно стучат.

— Открыто, — говорю.

Стук повторяется. Ладно, придётся соскрестись с дивана и дочавкать до двери.

За дверью стоит мастер искусств, и у меня тут же заболевает голова.

Дело в том, что муданжцы супротив среднего землянина чудовищно суеверны. Я понимаю, конечно, что в отличие от нас у них это предписано государственной религией, но всё равно можно было бы и поубавить. Вот, например, есть этот ужасный запрет на фотографии маленьких детей. То есть, как я выяснила, фотографировать в принципе можно, если уж очень приспичит. Но фотографии следует хорошенько спрятать, чтобы никто их не увидел, пока ребёнок не подрастёт. Лучше даже самой не смотреть. А то, дескать, чужие люди проклянут или боги позавидуют или ещё сто двадцать восемь несчастий.

Примерно то же самое теперь и с нами. Мы с Азаматом можем снимать друг друга сколько влезет, но эти снимки положено беречь абсолютно ото всех глаз, в том числе нашего духовника, Старейшин, родителей… и лучше ещё друг от друга. Я, правда, не очень — то следую этому правилу: мама регулярно стребывает с меня свежие фотографии, чтобы поставить в электронную рамочку на каминной полке в своём новом доме. Да и Сашка повесил у себя над компом на работе суровый лик Азамата, а на вопросы коллег, зачем это, таинственно улыбается. К счастью, правило насчёт фотографий — это именно суеверие, а не закон, и нарушение его никак не карается.

Однако подданным из дальних регионов, которые не имеют возможности приехать в столицу просто чтобы поглазеть на нас, нужно каким — то образом нас показать. Кое — кто, конечно, успел обзавестись нашими изображениями до избрания, но эти люди, будучи столь же суеверными, как и прочие, держат свои снимки в строжайшем секрете. Очевидное решение проблемы — рукописные портреты. На них суеверие не распространяется, потому что, дескать, нарисовать в точности всё равно нельзя, а значит, воспользоваться таким изображением для сглаза не получится. Тем более, что в таком портрете применяются всякие специальные приёмы приукрашивания, которые гарантируют безопасность.

Мой портрет столичный мастер искусств написал месяц назад, с максимальным животом. Оказывается, жену Императора положено рисовать беременной, поскольку это вселяет надежды на спокойный век без существенных перемен, да и вообще по муданжским представлениям беременная женщина — самая красивая. Портрет мне, правда, не очень понравился. На себя я там совсем не похожа, поскольку моё лицо подогнали под муданжский канон красоты, только что глаза и волосы перекрашивать не стали. Логика в этом некоторая есть: представление среднего муданжца о красивой женщине к моим чертам лица не имеет никакого отношения, это просто стереотип, что все земляне красивые. О том, как вообще выглядят европеоиды, имеет представление небольшая часть образованных жителей крупных городов. А какой — нибудь деревенский голова, поглядев на портрет первой леди, может и не проникнуться и не оценить экзотической красоты. Мне — то что, а человек расстроится. Вот мастер искусств и постарался меня так нарисовать, чтобы всем было доступно.

Гораздо хуже дело обстоит с Азаматом. Прежде всего, он первый в истории Муданга некрасивый Император. И скрыть этот факт уже точно не получится, потому что на второй день после избрания по планете уже ползали разнообразные жутковатые описания, в которых находилось место для клыков, бородавок и шакальей шерсти, не говоря уже о чешуе и прочих крыльях. Короче говоря, в данный момент население Муданга в большинстве своём твёрдо верит, что Императором у них нынче какой — то полубог — полудемон со звериной мордой и страшный до одури. Азамат, понятно, не в восторге, но для него это не было неожиданностью. Однако имидж правителя — вещь серьёзная, в прежние дни портрет Императора был в каждом доме хотя бы потому, что Императорами обычно были исключительно красивые люди. Есть даже отдельные любители, коллекционирующие портреты Императоров разных эпох… Совет Старейшин устроил особое заседание по этому вопросу и пришёл к решению, что рисовать Азамата надо. То, что он некрасивый, нарушает только одну традицию, а если не рисовать портрет, то нарушатся сразу две, а это уже слишком радикально для сознания среднего муданжца. Могут и возмутиться. Когда в теории вопрос с портретом был решён, немедленно возникла проблема на практике: ни один мастер искусств на всём Муданге никогда в жизни не рисовал ничего и никого некрасивого. И представления не имеет, как это делать. Старейшины собрали в столице всех самых выдающихся художников современности, и те несколько дней усердно ломали головы и кисти над проблемой, периодически требуя подать им объект спора и рассматривая его с разных сторон и расстояний. Это кончилось несколькими драками, но решение так и не было найдено. Азамат ходил злой, как три Алтонгирела, даже разок огрызнулся на кого — то в канцелярии, отчего вся столица потом ещё пару дней трепетала — Азамат уже успел зарекомендовать себя как исключительно добродушного и терпеливого человека.

После того, как художников разняли и подлечили, кому — то из них пришла в голову светлая мысль попросить меня о помощи. Дескать, я же как — то терплю своего мужа, значит, наверное, знаю, как именно надо на него смотреть, чтобы было красиво. Я почесала в затылке и предложила им тупо нарисовать, как есть, потому что Совет Старейшин пришёл к решению, что надо

рисовать

, а не что надо рисовать

красиво

Мне удивлённо сообщили, что нарисовать некрасиво совершенно невозможно, ибо всё искусство рисования заключается в том, чтобы сделать красиво. А для того, чтобы изобразить как есть, существует фотография. Я почесала в затылке второй раз, покопалась в Сети и продемонстрировала господам художникам подборочку старинных земных портретов всяких малоприятных граждан, дескать, вот, портреты, а некрасиво. Но мои доводы разбились в прах о несокрушимое представление муданжцев, что все земляне красивы, даже если у них по восемь подбородков, фиолетово — зелёный цвет лица и нет одного глаза. Я попыталась поискать портреты уродцев с других планет, но ничего убедительного не нашла. Тогда я предложила нарисовать Азамата в левый профиль, на котором шрамов почти нет, а что есть, то можно проигнорировать, списав на то самое приукрашивание. Но мне категорически заявили, что у портрета Императора есть канон, а именно анфас, в полный рост, на лошади и с мечом, и изменить канону — это такое же нарушение традиции, как не рисовать портрет вообще. В итоге, когда мастера искусств вновь потребовали Азамата на ковёр для рассматривания под лупой, он отказался в довольно грубой форме и заявил, что у него всё равно нет времени позировать, так что пусть рисуют без него, раз уж так подробно его изучили. Художники обиделись и разъехались, оставив столичных представителей профессии разбираться самостоятельно.

Так вот, стоит, значит, на пороге моей спальни мастер искусств, первый в столице, длинный тощий старый хрен с условно одухотворённым лицом и жиденькой косичкой до колен. Он ко мне наведывается всякий раз как я бываю в столице, что в последнее время не очень часто на моё счастье. Чего он хочет, я не понимаю. То есть, понятно, что он надеется, что я как — нибудь решу проблему с портретом Азамата, каким — нибудь чудесным способом. То ли исцелю его, то ли богов попрошу… не знаю. От постоянных размышлений об этом несчастном портрете у меня даже появилась идея, но донести её до мастера мне не удалось с пяти раз, так что я отчаялась.

— Здравствуйте, мастер, — уныло приветствую я. — Чем могу быть полезна?