Учитель Алтонгирела, а с ним еще двое фыркают и ругаются себе под нос, но большинство есть большинство, да еще и подавляющее.

Старейшина-духовник, все это время тихо сидевший справа от «спикера», подзывает нас к себе жестом. Мы встаем и подходим. Азамат, по-моему, с трудом держится на ногах. Бритый старик берет наши хомы в руки, что-то шепчет, еле-еле выдыхая, отпускает — и они становятся абсолютно невесомыми. Он опускает руки и делает вид, что его вообще тут нету.

Старейшина-церемониймейстер улыбается нам по-отечески и молвит — вот именно, что не говорит, а мо-олвит:

— Сту-упайте, сту-упа-айте, и пусть у вас волею богов все получится.

Мы уходим, оставляя за спиной пятнадцать благословляющих улыбок и светящихся пар глаз.

Глава 20

Азамат даже пугается моего истерического хохота, а уж тем более когда я сползаю по прохладной шершавой стене Дома Старейшин — решает, что мне плохо. А мне не плохо, мне очень-очень хорошо и легко так невыразимо, кажется, вот сейчас прямо отсюда могу на крышу сигануть, как блоха. Ну или ветерком подует — улечу.

Наконец, досмеявшись до слез, кашля, икоты и колик, я нахожу в себе силы прекратить хаос, а то Азамат и правда нервничает, а уж он-то больше меня заслужил сейчас вздохнуть с облегчением. Сидит передо мной на корточках, за руки держит, воркует по-муданжски:

— Лиза, Лизонька, ну что ты, тише, тише…

Обнимаю его.

— Поднимай, — говорю.

Он встает со мной в охапке, как будто с пустыми руками, так легко. Ему, наверное, теперь тоже легко, как мне, и даже легче. Когда он меня ставит, мне кажется, что он сам уже парит над землей, нависает оттуда сверху, огромный, как столб дыма, вот-вот ветром развеется. Но и я сама представляю из себя сгусток черемухового запаха, не более. Подпрыгиваю на месте, не знаю зачем, и вдруг и правда подлетаю так высоко, как никогда раньше не удавалось.

— Ух ты! — заявляю авторитетно. Гляжу вниз — да нет, ничего особенного, те же плитки, которыми вся площадь вокруг Дома Старейшин выложена. Подпрыгиваю еще раз — и снова невероятно высоко. Хом болтается на шее, как пенковый: вижу, но не чувствую.

Азамат смеется:

— На Муданге притяжение меньше, чем на Земле, планетка-то маленькая!

— А почему я это только сейчас заметила? — удивляюсь.

— Кто тебя знает? — пожимает плечами Азамат. — Мысли тяжелые думала, наверное.

— Зато теперь голова абсолютно пустая, — пожимаю плечами. — Автопилот пьян, так что командуй, как мы живем дальше.

— Ну для начала я бы что-нибудь съел, — сообщает Азамат с таким аппетитом, что я немедленно заражаюсь идеей. А заодно вспоминаю про припасенную воду и выхлебываю полбутылки на радостях. Оказывается, у меня ужасно пересохло во рту.

— Веди, — говорю, — туда, где кормят!

— Еще бы я знал, где теперь кормят… — бормочет он растерянно. — За столько лет все могло десять раз поменяться…

На наше счастье из-за угла выруливает Тирбиш. Правда, он сразу засекает озабоченный вид Азамата и меня в слезах, и лицо его делается таким жалостливым, что аж сердце сжимается.

— Что… все? — неловко спрашивает он, подходя.

— Все отлично! — говорю с широченной улыбкой сквозь слезы. — Мы просто не можем решить, где лучше закатить пир горой в честь окончательного соединения прекрасных нас семейными узами!

Тирбиш по ходу моего монолога демонстрирует все больше зубов и под конец начинает напоминать акулу. Азамат похлопывает меня по спине.

— Лизонька, у тебя точно вода в этой твоей бутылке?

— Точно, — говорю, неуклюже протягивая ему бутылку. — На, проверь. Я вообще удивляюсь, что ты такой спокойный, можно подумать, твердо знал, что все так и выйдет!

— Твердо знал! — фыркает Азамат. — Да я до сих пор поверить не могу! Тем более мне прошлой ночью наснилось столько вариантов, как все случится, что я уже совсем не отличаю, где сон, где явь.

— Так пошли в «Щедрого хозяина», там быстро разбудят! — предлагает Тирбиш, махнув влево, где, видимо, и находится оное заведение.

— Он еще стоит? — удивляется Азамат. — Я думал, после смерти старого Угуна «Хозяин» долго не проработает. — Он продолжает говорить, пока мы садимся в машину. — Его племянник ведь ни за что не хотел переезжать в Ахмадхот, а больше и родственников вроде бы не было живых.

— Не хотеть-то он не хотел, — говорит Тирбиш, выруливая с площади на одну из радиальных улиц, — да только старый Угун его не спросил. Устроил все так, чтобы трактир ни на день не закрывался, вы же помните, как он это умел.

Мы подъезжаем к особо глубокой луже, и Тирбиш форсирует ее, не снижая скорости. Фонтаны из-под колес, конечно, до небес, но нас даже не качнуло. Сашка бы за такую машину полцарства отдал, у него вокруг дачи дороги-то в межсезонье не лучше.

Нужный нам трактир оказывается совсем близко — оно и немудрено, Ахмадхот вообще небольшой город. Это тоже саманный дом, большой и круглый, насколько я могу судить, с маленькими окнами, подсвеченными красным и оранжевым, а над входом торчит уж очень толстый козырек. Темновато для рассматривания, свет только из окон соседних домов да из фар Тирбишева драндулета.

— Развернись, посвети, — говорит ему Азамат. — Лиза ведь не видела…

Тирбиш послушно разворачивает машину так, чтобы фары глядели на здание трактира, и становится видно, что козырек — вовсе никакой не козырек, а голова вроде змеиной. Через несколько секунд я понимаю, что все здание представляет собой гигантскую черепаху с монументальными ножищами-колоннами, подпирающими покатую крышу-панцирь.

— Ух ты-ы-ы… — протягиваю я, рассматривая исполинскую черепаху. Она правда как живая, не стилизация какая-нибудь, не намек, а просто того и гляди двинется на нас, разевая свой драконий клюв.

— Пойдем, пойдем, — посмеивается Азамат. — Налюбуешься еще на архитектуру.

А сам довольный как слон, что я так впечатлилась.

— Да уж, — говорю, — это не гарнетское стекло с пальмами.

Мужики ржут.

Внутренность «Щедрого хозяина» не уступает наружности. Там и правда красно-оранжевое освещение, не очень яркое, но видно хорошо. Потолок представляет собой гигантский зонтик, вдоль спиц которого развешаны фонарики, бусики, ленточки, шнурочки, статуэточки и прочая дребедень. Посередине зала, очевидно, кухня, распространяющая во все стороны здоровые запахи вкусной, сытной и разнообразной пищи. Там заправляет сурового вида тетка в три обхвата, а к ней иногда присоединяется снующая по залу официанточка в свободных штанах, тоже не дистрофичная, мягко говоря.

Сам зал представляет собой очень толстый ковер, по которому хаотически раскиданы подушки для сидения, а между ними с трудом втиснуты столики соответствующей высоты. Сейчас тут довольно людно, хотя и не аншлаг. Вокруг столиков поблескивают черные лоснящиеся муданжские затылки. Посетители по большей части вальяжно раскинулись на подушках, попивая, пожевывая, покуривая и похохатывая. Действительно сидят и едят единицы. Удивительно, но при всем при этом совсем не душно, не то что у Старейшин.

Мы устраиваемся вокруг столика неподалеку от входа.

— Все-таки женщина готовит? — замечаю я. — Нарассказывали мне тут…

Азамат поднимает взгляд на кухарку.

— Сам удивляюсь, — кивает Тирбишу: — чего это она?

— Ее племянник Угуна нанял, — говорит Тирбиш с хитрой физиономией. — Она вдова с Восточных островов. Всю жизнь хотела жить в столице, да муж на это заработать не успел. А тут Удан ей предложил халявное жилье да парнишке ее образование. Она же с годовалым осталась. Ну так она решила, что ради такого дела можно и поработать, пока на повара не скопит. Да и втянулась, сыну уже пятый год пошел, а она все здесь. Девчонок со своего острова притаскивает, а они там красивые такие… По паре месяцев поработают — и замуж.

— Это так Восточные острова вообще без женщин останутся, — усмехается Азамат.

Тут к нам подходит официантка, похожая на свежую булочку.